Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

Однако императрица интерпретировала летописные рассказы о призвании новгородскими словенами Рюрика на правление иначе, чем Татищев. Если он, подробно анализируя различные толкования, склонялся, наконец, к тому, что варяги были финляндскими норманнами «из-за моря»[734], то у Екатерины в начале 1780-х годов не было сомнений в славянском происхождении варягов и в законности притязаний на власть Рюрика и его братьев, являвшихся якобы внуками легендарного славянского князя Гостомысла. Такая интерпретация позволяла выдвинуть сразу несколько аргументов в пользу прав Рюриковичей на великокняжеский престол:

Разоблачая те или иные легенды, найденные ею в источниках, как болтовню непросвещенных монахов, Екатерина не сочла басней предание о призвании варягов из древнейшей русской летописи. Она подхватила и обработала ее, скомбинировав «славянофильскую» интерпретацию, основы которой были заложены Ломоносовым, с традиционными династическими притязаниями, с одной стороны, и с модерным учением об общественном договоре – с другой. Она вновь сменила жанр, чтобы наиболее эффективно и широко представить свою точку зрения: в 1786 году императрица посвятила Рюрику пьесу, написанную, как она полагала, согласно драматургической концепции Шекспира, с которым Екатерина как раз познакомилась в немецком переводе, выполненном Иоганном Иоахимом Эшенбургом – брауншвейгским профессором литературы и другом Лессинга[736].

Следуя не столько самим древнерусским летописям, сколько Татищеву, Екатерина превратила описания киевских великих князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого в откровенную апологию просвещенного княжеского правления: их военные успехи заложили основы авторитета Руси на Западе и на Востоке; управляя мудро, милосердно и справедливо, они имели великолепные дворы, строили города и «народныя здания многия», привлекали в Россию иностранных ученых, художников и воинов[737]. Владимир, сообщала императрица Гримму о своих изысканиях еще во время написания Записок, – «государь» (un seigneur), который был «не так-то прост»[738]. «Государь (senior Ruzorum) Руси, великий державой (regnum) и богатствами» – так назвал Владимира саксонский епископ-миссионер Бруно Кверфуртский не позднее 1008 года в послании императору Генриху II, описывая свою поездку в Киевскую Русь[739]. Однако Татищев, хотя и знал о путешествии Бруно[740], не был знаком с этим источником, поэтому Екатерина в своей интерпретации фигуры Владимира либо опиралась на другой источник, либо случайно выбрала для него тот же самый титул, что и Бруно задолго до нее. Чтобы растолковать Гримму, сколь высок был престиж первого христианского великого князя и его государства, она подробно изобразила высокий ранг, который тот занимал в «семье королей» Европы рубежа тысячелетий: он был дедом королевы Франции, шурином императора Оттона II, зятем «Романа, императора Константинопольского»; одна из его дочерей стала женой короля Венгрии Стефана, а другая – женой чешского короля[741]. Все эти сведения восходят к Татищеву, который указывал, что большинство из них он получил из вторых и третьих рук[742]. Современная наука безоговорочно признает факты женитьбы Владимира после принятия им христианства в 988 году на дочери восточноримского императора Романа II Анне[743] и брака его внучки Анны с королем Франции Генрихом I в 1051 году[744]. Однако ввиду того, что Теофана, супруга Оттона II, не была ни сестрой императорской дочери Анны, ни вообще «багрянородной» принцессой[745], император-саксонец и киевский великий князь вовсе не могут считаться шуринами, и, несмотря на тесные политические связи Владимира с королем Венгрии Стефаном и королем Чехии Удальрихом (Олдржихом), сведения о женитьбе обоих королей на русских принцессах не подтверждаются.